Замок Пиктордю - Страница 14

— Мама! Мама!

Тогда она услышала между ветвей цветущей лилии мягкий голос, который говорил ей:

— Диана, моя милая Диана, дитя мое, где ты?

— Здесь, здесь! Я здесь! — закричала Диана, убегая, точно помешанная.

Голос снова звал ее то с той, то с другой стороны.

Она бросилась на его зов, подошла к берегу большой реки, не понимая, в какой местности она находится. Она вошла в воду и увидела себя сидящей на дельфине, у которого были серебряные глаза и золотые ноздри. Она не думала более о своей матери и смотрела на сирен, которые срывали цветы на самой середине реки. Потом она вдруг очутилась на вершине горы, где стояла большая статуя из снега.

Это была кормилица, ее добрая Жоффрета, которая, поднимая ее с земли, говорила:

— Я твоя мать, приди поцелуй меня.

Но Диана не могла более двигаться, потому что она сама сделалась статуей из снега. Вдруг она разломилась на две части и покатилась на дно оврага, где снова увидела замок Пиктордю и даму под покрывалом, которая делала ей знак, чтобы она следовала за ней. Она начала было кричать: «Покажите мне мою мать!», но дама под покрывалом обратилась вдруг в облако, и Диана проснулась, почувствовав на своем лбу поцелуй.

— Я ищу вас добрых четверть часа. Не нужно так спать на траве, земля еще свежа. Вот вам полдник, за которым я только что ходила. Вставайте же, вы простудитесь, пойдемте вон туда кушать на солнышке.

Диане не хотелось есть. Она была очень взволнована своим сном и смешивала видения с тем, что было прежде с ней наяву. Первые минуты она не давала себе отчета, а потом вдруг обратилась к Жоффрете и сказала ей:

— Нуну, — так звала она свою кормилицу — скажи, где мама? Не теперешняя мать, нет, нет, не г-жа Лора, но настоящая, прежняя?

— А! Боже мой! — сказала Жоффрета совсем удивленная. — Она на небе, вы ведь это знаете!

— Да, ты мне это уже раз говорила! Но где это небо? Как туда идти?

— Разумом, мое дитя, добротой и терпением, — отвечала Жоффрета, которая была далеко неглупа, хотя мало говорила, особенно без нужды. Диана опустила голову и задумалась.

— Я знаю, — сказала она, — что я ребенок и что у меня нет еще разума.

— О! напротив, для ваших лет у вас его вполне достаточно.

— Но в мои лета бывают глупы, неправда ли, и наскучивают другим?

— Зачем вы это говорите? Разве я скучаю с вами? Разве ваш отец не ласкает вас и доктор не любит?

— Но г-жа Лора?

И так как Жоффрета не любила лгать, то ничего ей и не ответила на это. Диана же прибавила:

— О, я отлично знаю, что она меня не любит. Скажи мне, моя мать любила меня?

— Конечно, она обожала вас, хотя вы были совсем крошечкой.

— А теперь, если бы она меня увидела, то, как ты думаешь, полюбила ли бы она меня больше или меньше?

— Матери любят своих детей всегда одинаково, сколько бы им лет ни было.

— Тогда это мое несчастие, что у меня нет более матери?

— Этому несчастию вы должны помочь, стараясь быть доброй и умной, такою, какою вы были бы, если бы она постоянно вас видела.

— Но она ведь меня не видит?

— Да я этого и не говорю! Я ничего не знаю, но я также не могу сказать, что она вас не видит.

Кормилица должна была отвечать таким образом потому, Что девочка имела богатое воображение и глубокие чувства. Поцеловав кормилицу, Диана задала ей еще тысячу вопросов о своей матери.

— Дитя мое, — сказала Жоффрета, — вы от меня много требуете. Я знала вашу маму очень недолго, для меня он была самым лучшим, самым прекрасным существом на свете, я много оплакивала ее и плачу о ней до сих пор, когда вижу ее во сне. А потому прошу вас, не говорите мне много о ней, если вы не хотите сделать мне неприятность.

Она сказала это для того, чтобы успокоить Диану, которая была очень взволнована. Хотя Жоффрете и удал развлечь Диану, но вечером с ней опять был легкий припадок лихорадки и в продолжение целой ночи она вид» смутные и тяжелые сны. К утру она успокоилась, открыла глаза и увидела, что день начинал заниматься. От голубой занавески окна комната ее казалась совершенно голубой, и она не могла сначала ничего разглядеть; мало-помалу о: начала яснее видеть, видеть настолько, что могла чет различить фигуру, стоящую у постели ее.

— Это ты, Нуну? — сказала она, но фигура ничего не отвечала, и Диана услышала, что Жоффрета, лежа в свои постели, немного кашляла. Кто была эта фигура, которая казалось, как будто охраняла Диану?

— Это вы, мама Лора? — спросила Диана, забывая ее недавние слова и готовая снова любить ее. Фигура не отвечала, как и прежде. Всматриваясь пристальнее, Диана увидела, что лицо ее было под покрывалом.

— А! — сказала она с радостью, — я узнаю вас! Вы моя добрая фея, которая пришла оттуда. Так вот вы, наконец Вы, может быть, пришли, чтоб сделаться моей матерью?

— Да, — ответила дама под покрывалом приятным голосом, который звенел, как звук хрусталя.

— И вы будете меня любить?

— Да, если ты сама меня полюбишь.

— О! Конечно, я хочу вас любить!

— Хочешь идти со мной гулять?

— Конечно, сейчас, только я слаба!

— Я понесу тебя.

— Да, да! Идем!

— Что бы тебе хотелось видеть?

— Мою мать.

— Твоя мать — я!

— Правда? О! Тогда снимите ваше покрывало, чтобы я могла видеть ваше лицо.

— Ты хорошо знаешь, что у меня его более нет!

— Увы, значит я его более не увижу?

— Это зависит от тебя, ты его увидишь в тот самый день, когда ты мне возвратишь его.

— Ах! Боже мой, что это значит? И как я это сделаю?

— Нужно, чтобы ты его нашла; пойдем со мной, я научу тебя многим вещам.